Неточные совпадения
Осклабился, товарищам
Сказал победным голосом:
«Мотайте-ка на ус!»
Пошло,
толпой подхвачено,
О крепи слово верное
Трепаться: «Нет змеи —
Не будет и змеенышей!»
Клим Яковлев Игнатия
Опять ругнул: «Дурак же ты!»
Чуть-чуть не подрались!
Мужик стоял на валике,
Притопывал лаптишками
И, помолчав минуточку,
Прибавил громким голосом,
Любуясь на веселую,
Ревущую
толпу:
— Эй! царство ты мужицкое,
Бесшапочное, пьяное,
Шуми — вольней шуми...
Толпа вскочила на ноги,
Пронесся вздох, послышалось:
«Так вот он, грех крестьянина!
И скатерть развернулася,
Откудова ни взялися
Две дюжие руки:
Ведро вина поставили,
Горой наклали хлебушка
И спрятались опять.
Крестьяне подкрепилися.
Роман за караульного
Остался у ведра,
А прочие вмешалися
В
толпу — искать счастливого:
Им крепко захотелося
Скорей попасть домой…
По ней громадная,
К соблазну жадная,
Идет
толпа.
Легко вздохнули странники:
Им после дворни ноющей
Красива показалася
Здоровая, поющая
Толпа жнецов и жниц, —
Все дело девки красили
(
Толпа без красных девушек,
Что рожь без васильков).
В
толпе горластой, праздничной
Похаживали странники,
Прокликивали клич:
«Эй! нет ли где счастливого?
Бурмистр в
толпу отправился...
Да, видно, Бог прогневался.
Как восемь лет исполнилось
Сыночку моему,
В подпаски свекор сдал его.
Однажды жду Федотушку —
Скотина уж пригналася,
На улицу иду.
Там видимо-невидимо
Народу! Я прислушалась
И бросилась в
толпу.
Гляжу, Федота бледного
Силантий держит за ухо.
«Что держишь ты его?»
— Посечь хотим маненичко:
Овечками прикармливать
Надумал он волков! —
Я вырвала Федотушку,
Да с ног Силантья-старосту
И сбила невзначай.
Под утро поразъехалась,
Поразбрелась
толпа.
Крестьяне спать надумали,
Вдруг тройка с колокольчиком
Откуда ни взялась,
Летит! а в ней качается
Какой-то барин кругленький,
Усатенький, пузатенький,
С сигарочкой во рту.
Крестьяне разом бросились
К дороге, сняли шапочки,
Низенько поклонилися,
Повыстроились в ряд
И тройке с колокольчиком
Загородили путь…
Стародум. А! Сколь великой душе надобно быть в государе, чтоб стать на стезю истины и никогда с нее не совращаться! Сколько сетей расставлено к уловлению души человека, имеющего в руках своих судьбу себе подобных! И во-первых,
толпа скаредных льстецов…
Тем не менее вопрос «охранительных людей» все-таки не прошел даром. Когда
толпа окончательно двинулась по указанию Пахомыча, то несколько человек отделились и отправились прямо на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский двор, но сказать ничего не сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
Надели на Евсеича арестантский убор и, «подобно невесте, навстречу жениха грядущей», повели в сопровождении двух престарелых инвалидов на съезжую. По мере того как кортеж приближался,
толпы глуповцев расступались и давали дорогу.
Толпа медленно и в молчании разошлась.
Один только штатский советник Двоекуров с выгодою выделялся из этой пестрой
толпы администраторов, являл ум тонкий и проницательный и вообще выказывал себя продолжателем того преобразовательного дела, которым ознаменовалось начало восемнадцатого столетия в России.
И, сказав это, вывел Домашку к
толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху и животами охнули. Стояла она перед ними, та же немытая, нечесаная, как прежде была; стояла, и хмельная улыбка бродила по лицу ее. И стала им эта Домашка так люба, так люба, что и сказать невозможно.
В то время как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая, на ком из них более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки. Не успели обыватели оглянуться, как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним в виду всей
толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник, как и тот, который за минуту перед тем был привезен в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.
По большей части сих мероприятий (особенно если они употреблены благовременно и быстро) бывает достаточно; однако может случиться и так, что
толпа, как бы окоченев в своей грубости и закоренелости, коснеет в ожесточении.
— Видели! — шумела
толпа.
Если же и сего недостаточно, то надлежит: отделив из
толпы десятых и признав их состоящими на правах зачинщиков, распорядиться подобно как с первыми.
В эту торжественную минуту Угрюм-Бурчеев вдруг обернулся всем корпусом к оцепенелой
толпе и ясным голосом произнес...
Урядник застал Домашку вполпьяна, за огородами, около амбарушки, окруженную
толпою стрельчат.
Толпа, оставшаяся без крова, пропитания и одежды, повалила в город, но и там встретилась с общим смятением.
— Выходи, Федька! небось! выходи! — раздавалось в
толпе.
Тем не менее глуповцы прослезились и начали нудить помощника градоначальника, чтобы вновь принял бразды правления; но он, до поимки Дуньки, с твердостью от того отказался. Послышались в
толпе вздохи; раздались восклицания: «Ах! согрешения наши великие!» — но помощник градоначальника был непоколебим.
— Свидетели есть! свидетели! — гремела
толпа.
У самого главного выхода стоял Угрюм-Бурчеев и вперял в
толпу цепенящий взор…
Толпе этот ответ не понравился, да и вообще она ожидала не того. Ей казалось, что Грустилов, как только приведут к нему Линкина, разорвет его пополам — и дело с концом. А он вместо того разговаривает! Поэтому, едва градоначальник разинул рот, чтоб предложить второй вопросный пункт, как
толпа загудела...
Толпа безмолвно поклонилась до земли.
В исходе седьмого в церквах заблаговестили, и улицы наполнились пестрыми
толпами народа.
Подстрекаемые крамольными стрельцами, они выступили из лагеря, явились
толпой к градоначальническому дому и поманили оттуда Фердыщенку.
Во главе партии состояли те же Аксиньюшка и Парамоша, имея за собой целую
толпу нищих и калек.
— Все ли вы тут? — раздается в
толпе женский голос, — один, другой… Николка-то где?
В это время к
толпе подъехала на белом коне девица Штокфиш, сопровождаемая шестью пьяными солдатами, которые вели взятую в плен беспутную Клемантинку. Штокфиш была полная белокурая немка, с высокою грудью, с румяными щеками и с пухлыми, словно вишни, губами.
Толпа заволновалась.
— Аленку! — гудела
толпа.
Реформы, затеянные Грустиловым, были встречены со стороны их громким сочувствием; густою
толпою убогие люди наполняли двор градоначальнического дома; одни ковыляли на деревяшках, другие ползали на четверинках.
На нем был надет лейб-кампанский мундир; голова его была сильно перепачкана грязью и в нескольких местах побита. Несмотря на это, он ловко выскочил с телеги, сверкнул на
толпу глазами.
Вдруг, в стороне, из глубины пустого сарая раздается нечеловеческий вопль, заставляющий даже эту совсем обеспамятевшую
толпу перекреститься и вскрикнуть:"Спаси, Господи!"Весь или почти весь народ устремляется по направлению этого крика.
Линкин разинул рот, но это только пуще раздражило
толпу.
Горела Пушкарская слобода, и от нее, навстречу
толпе, неслась целая стена песку и пыли.
Мне неоднократно случалось в сем триумфальном виде выходить к обывательским
толпам, и когда я звучным и приятным голосом восклицал:"Здорово, ребята!" — то, ручаюсь честью, не много нашлось бы таких, кои не согласились бы, по первому моему приветливому знаку, броситься в воду и утопиться, лишь бы снискать благосклонное мое одобрение.
В таком положении были дела, когда мужественных страдальцев повели к раскату. На улице их встретила предводимая Клемантинкою
толпа, посреди которой недреманным оком [«Недреманное око», или «недремлющее око» — в дан — ном случае подразумевается жандармское отделение.] бодрствовал неустрашимый штаб-офицер. Пленников немедленно освободили.
Казалось, что весь этот ряд — не что иное, как сонное мечтание, в котором мелькают образы без лиц, в котором звенят какие-то смутные крики, похожие на отдаленное галденье захмелевшей
толпы…
Но если и затем
толпа будет продолжать упорствовать, то надлежит: набежав с размаху, вырвать из оной одного или двух человек, под наименованием зачинщиков, и, отступя от бунтовщиков на некоторое расстояние, немедля распорядиться.
Толпа загоготала. Увидев, как предводитель, краснея и стыдясь, засучивал штаны, она почувствовала себя бодро и удвоила усилия.
На этот призыв выходит из
толпы парень и с разбега бросается в пламя. Проходит одна томительная минута, другая. Обрушиваются балки одна за другой, трещит потолок. Наконец парень показывается среди облаков дыма; шапка и полушубок на нем затлелись, в руках ничего нет. Слышится вопль:"Матренка! Матренка! где ты?" — потом следуют утешения, сопровождаемые предположениями, что, вероятно, Матренка с испуга убежала на огород…
Волнение было подавлено сразу; в этой недавно столь грозно гудевшей
толпе водворилась такая тишина, что можно было расслышать, как жужжал комар, прилетевший из соседнего болота подивиться на «сие нелепое и смеха достойное глуповское смятение».
Затем
толпы с гиком бросились в воду и стали погружать материал на дно.
Но
толпа ничего уж не слышала.